Власть в деревне и природа русского бунта. Сергей Иванов

Деревенская община о которой пишу выше, хранила строгую внутреннюю иерархию на бессознательном уровне. Последнее слово в обсуждениях всегда оставалось за тем, кто более опытный, более мудрый и знающий. Для решения общих вопросов выбирался староста и выборность власти была эффективным механизмом сдерживания выбранного от неадекватного поведения.

Если староста не переизберется, он останется жить в общине. И если власть такого человека «портит», то лишившись ее он автоматически превращается в изгоя. Так был реализован механизм удерживания человека, наделенного властью, от искушений. Твои дети здесь живут. Сам по одним и тем же улицам ходишь. И в такой системе отношений не нужен ни полиграф, ни рентген, все все видят и чувствуют.  

Люди практически не ошибались в своем выборе. Они точно знали, кого выберут. Но знали не умом, а «сердцем» чувствовали. И избави Бог о чем-нибудь их спросить и попросить что-то объяснить.

Демократия эффективно работает в социальных системах, где нет «ума», но есть «чистое сердце». Но демократия становится инструментом манипуляции в социальных системах, где нет сердца, а правит ум. Потому что ум обмануть легко, сердце – невозможно.

Русский человек в силу своей эмпатии всегда избегал власти, особенно в военном деле. Для эмпатичного человека отправить кого-то на смерть, а особенно того, кто эмоционально значим, практически равносильно тому, чтобы отправить на смерть сына, дочь, внука. Этот психологический механизм формировал подсознательное стремление избегать власти.

Отсюда – приглашения сильных правителей со стороны и просьба «взять под руку». Отсюда – бессознательное преклонение и благодарность перед тем, кому эту адскую работу делегируют. И в этом принципиальная разница между европейским и российским народовластием. Бердяев отмечает именно эту особенность - русское преклонение власти, а не выбор власти.

И в этом же заложена страшная циклическая ошибка эмпатичной общины. Когда приходит кто-то и говорит «ну…так и быть давайте теперь я», ему все становятся благодарны. Потому что при выборе власти эмпатичный человек бессознательно переносит свою внутреннюю этику на рвущегося к власти и у него нет ни слов, ни возможности даже вообразить противоположного по целям и методам человека. Человека, который идет к власти ради корысти. Которому послать других на смерть, никакая не проблема, а способ самоутверждения.

Какова природа преклонения русского человека перед властью? Он преклоняется не реальной власти, а образу, построенному в собственной психике. Искренне веря, что правитель со всей трепетностью думает о каждом, преодолевая невероятную боль, с постоянно щемящим сердцем разрывающимся от страданий, тем не менее все-таки выполняет свой долг. И эмпатичный даже представить не может, что благословляет на царство того, у кого и близко нет значимости сердечных отношений.

А когда эмпатичный человек сталкивается с действительностью. С ложью, с обманом, с корыстью. То в какой-то момент, преодолев все свои внутренние барьеры защиты психики от разрушения красиво нарисованного образа он все-таки доходит до осознания, что «царь то не настоящий». И русского человека срывает. Тогда начинается «русский бунт, бессмысленный и беспощадный», где режут всех, и виноватых и не виноватых.

Но природа этой неистовости не в том, что «Царь плохой». Режут за обман мечты. За разрушение того идеала, который человек построил в своей голове.

«Удивительно устроено русское сердце, столь велика в нем жажда встречи с родной душой, столь неистребима вера в возможность такой встречи, что готова она распахнуться бескорыстно перед каждым, довериться любому, веруя свято, что каждый и всякий сам способен на столь же беззаветную открытость». 

ФМ Достоевский. Дневники 1887.