Следующие 10–20 лет будут эрой растительного мяса. Сергей Иванов. Интервью

Сергей Иванов из «ЭФКО» — один из немногих бизнесменов и топ-менеджеров в России, кто активно ведет соцсети, много выступает и не боится говорить о глобальных проблемах. У него огромный опыт управления масложировым бизнесом. В 2012 году Иванов неожиданно стал одним из основателей стартапа по производству малых космических аппаратов, однако через несколько лет вернулся в знакомую отрасль. В «ЭФКО» он исполнительный директор, член совета директоров и акционер. Компания, которая широкому потребителю известна по брендам «Слобода» и Alteo, намерена стать лидером в России по производству растительного мяса и поставлять его за рубеж. Почему «ЭФКО» сделала ставку на котлеты из сои и гороха, а не на клеточное мясо? По какой цене компания хочет продавать растительное мясо и на каких рынках? Что такое сладкие белки и через сколько лет появится полезная конфета? Об этом и много другом Сергей Иванов рассказал в интервью Илье Строкину, директору Центра компетенций в АПК.

Вы не просто предприниматель, вы визионер. Поэтому первый вопрос визионерский. Каким вы видите продовольственный рынок через 10–20 лет в России и за рубежом? 

Знаете, 4 года назад мы в «ЭФКО» вдруг осознали, что преимущества, которые за 26 лет позволили компании стать успешной, исчерпали себя. У нас были клиентоориентированный бизнес, качественная система управления, мощная работа с персоналом. Мы росли на 5–8% каждый год, но как будто остановились. Нужно было решиться и начать конкурировать с глобальными игроками, идти на их рынки, иначе рано или поздно они пришли бы к нам. У нас было примерно $1,8 млрд выручки, а для устойчивости в глобальной конкуренции нужно быть в 10–20 раз больше.

Мы задумались, как будет развиваться рынок не через 10 лет, а дальше — через 20–30 лет. Для этого задали себе вопрос: «А какие вызовы будут стоять перед нашей индустрией глобально?». Это голод, экология и здоровье.

Теми технологиями, которыми сегодня массовая еда производится, 10 млрд человек не прокормить. То, как сегодня производятся массовые продукты питания, — это очень недружелюбно к природе. И слишком много вредного для здоровья человека есть во всей цепочке производства: пестициды, химикаты, антибиотики, гормоны роста, химическая кастрация, быстрые углеводы. Целые индустрии ничего общего со здоровым образом жизни не имеют.

Голод, экология и вопросы здоровья — глобальные вызовы, стоящие перед индустрией сельского хозяйства.

И мы сделали такое предположение: через 20–30 лет точно будет место на рынке продуктам, которые на каждый из этих трех вызовов отвечают одновременно. Так родилась концепция healthy innovation. Переводить можно как «здоровые инновации», но мы предпочитаем — «здоровое будущее». Это продукты, которыми можно накормить 10 млрд человек и которые недороги в производстве. При этом они «дружат» с экологией и полностью отвечают принципами здорового питания.

Я знаю, что при трансформации бизнеса менеджменту «ЭФКО» пришлось серьезно погрузиться в науку. Что вам это дало?

Да, мы раздали нашим акционерам и топ-менеджерам зеркала с надписью «Мышь не рождает гору» и посадили их за парты, чтобы они учили цитологию, генетику, химию, физику и другие науки, которые дают возможность смотреть шире.

За последние 20–30 лет многое произошло. Во-первых, расшифровали геном человека. Это открывает возможность в будущем подходить к еде как к лекарству. Во-вторых, появились новые данные о микробиоме человека. Он питается пищевыми волокнами, которые ранее, как нам казалось, ценности не представляют. Благодаря этой теме мы переоткрыли для себя соевый боб. Это масличная культура, в которой масла всего 18–19%, то есть меньше, чем в подсолнечнике или пальме. Но одновременно в сое примерно такая же доля пищевых волокон, которые мы сейчас дарим животным в виде шрота. Если эти волокна извлекать, то получается интересная функциональная добавка к разным продуктам. Сейчас человек потребляет пищевых волокон примерно в 3–4 раза меньше, чем нужно: 12–14 грамм вместо 35. В некоторых странах, например в Великобритании, в описании продукта уже указывают пищевые волокна как важный элемент питания.

А в третьих, биотехнологии, которыми уже пользовались другие отрасли, наконец-то пришли в еду. 

Например, технологии создания рекомбинантного белка существуют давно, но если 30 лет назад 1 кг такого белка стоил $1 млн, то сейчас — около $10. И это полностью переворачивает восприятие того, как можно создавать еду. Если вы знаете аминокислотный состав белка, то можете его воспроизводить. Рекомбинантный белок — это полная альтернатива того белка, который вам нужен.

Еще оказывается, можно делать биотехнологическим способом жиры. Это интересная научная задача — научить дрожжи вырабатывать жир с нужными показателями. Например, заменитель какао-масла или жир для вафельных начинок. Потом мы разобрались во всем, что связано с альтернативными технологиями производства белка. Это клеточное мясо, клеточное молоко, молоко из пробирки или мясо из пробирки.

Насколько я понимаю, «ЭФКО» решила не заниматься производством клеточного мяса. Почему?

Мы не стали ввязываться в это по этической причине, хотя я много читаю, и есть прогнозы, что клеточное мясо займет до 50% рынка. Но растительное мясо — всем понятная еда, а вот клеточное… Представьте себе: взяли стволовую клетку, поместили в культуральную жидкость, что-то нарастили, выросли волокна. Ребята из нашего венчурного фонда нам говорили: «Это горячая тема, нам туда надо идти!». Но мы отказались, хотя это серьезная технология создания альтернативного мяса хорошего качества и без антибиотиков. И еще мы отказались от белка из насекомых, хотя это огромный рынок в Азии и мощная технология создания кормового белка. Но надо на чем-то фокусироваться, и по итогам всех исследований и обсуждений мы решили остановиться на двух направлениях — растительная еда и пищевые волокна. Растительная еда — это мясо и молоко. То есть у нас hi-meat, hi-milk и hi-fiber. Плюс в отдельное большое направление выделили производство сладкого белка.

Из чего вы делаете растительное мясо?

Мы работаем на соевом белке и активно изучаем гороховый. Много занимаемся белком из подсолнечника. Кстати, очень интересной по вкусу получается котлета на подсолнечнике. Но главное, конечно, — соя. Мы крупнейший отечественный переработчик сои, про соевый белок знаем всё. Строим собственный завод по концентрату и изоляту. Растительное мясо из всей линейки нашей новой еды — это с точки зрения технологий самое несложное. Просто технология смешения. Инновационную ренту в этой сфере забирают производители концентрата, изолята и ароматики.

Ваш прогноз, какую долю на мировом и российском рынках может занять растительное мясо?

Первые прогнозы по растительному мясу были такими: к 2050 году — 30% рынка, а затем постепенный рост до 50%. Но в этом году агентство Rethink выпустило исследование, в котором прогнозирует, что уже к 2030 году более 70% натурального мяса будет замещено на альтернативное.

Дальше выскажу гипотезу: скорее всего, через ESG-повестку мы в ближайший год-полтора получим новую регуляторику в части производства продовольствия. Будут очень жесткие алгоритмы продвижения новой еды, маргинализации традиционного мяса. Мы уже видим, как ESG-повестка, как гром, раскатилась по энергетической отрасли. В еде пока такой горячей темы нет, но она вот-вот начнется. Причем мы это увидим в ближайшие полгода.

Давайте посмотрим на Китай, где за 20 лет городского населения стало больше на 1 млрд человек, а потребление мяса увеличилось с 3 до 50–60 кг в год. И этот путь пройдут в ближайшие 20–30 лет не только остальные азиатские страны, но и многие страны в Африке. А это примерно 4 млрд человек, которые будут есть по 30–50 кг мяса в год.

По некоторым оценкам, глобально в ближайшие 30–50 лет потребление мяса может увеличиться с 300 до 800–900 млн тонн. А нижняя граница потребления продуктов из альтернативного белка через 10 лет — 100 млн тонн. 

При этом массового производства клеточного мяса в среднесрочной перспективе налажено не будет, ведь необходимо почти $2 трлн, чтобы заменить клеточным мясом всего 10% нынешнего спроса. Поэтому следующие 10–20 лет будут эрой растительного мяса.

Прогноз в 100 млн тонн кажется фантастическим.

Да, не все коллеги в отрасли с этим согласны. Можем ошибаться, на самом деле. Мы технико-экономическое обоснование не писали, когда инвестиции в растительное мясо обсуждали. Мы сделали следующее упражнение. Что такое 10% рынка? Это огромные цифры, гигантский рынок. В России, например, если 10% рынка мяса займет растительное мясо, то это будет индустрия с оборотом в $6 млрд в год. Больше, чем весь рынок бутилированного масла, больше, чем соусы. А если взять 10% мирового спроса, то уже $160 млрд.

Как я уже сказал, нижний прогноз спроса на товары из растительного белка — 100 млн тонн в год. Занять 10% рынка — на мой взгляд, вполне реальная цель. Это примерно 2 млн тонн белка, которые нужно выращивать внутри России. Источников для этого объективно два — соя и горох. Есть мнение, что у нас негде растить. Но нам кажется, что проблема решаема, если будет рынок и стабильный покупатель.

Соя — очень капризная культура для выращивания и переработки. Вы видите в этом риски?

Подсолнечник — тоже не подарок. Да, соя не во всех широтах растет, но, например, когда «ЭФКО» построила соевый завод в Черноземье, я был среди тех, кто крутил у виска пальцем. Соя в Белгородчине? С ума, что ли, сошли?! В итоге Черноземье по сое за 10 лет выросло колоссальными темпами. Поэтому я думаю, что и потенциал большой, и сложностей не так много.

В чем уникальность сои? Как я уже говорил, там примерно 19% масла, чуть меньше — растительных волокон, а еще 50% — белок, 6–7% сахара, плюс минералы. Это очень богатая культура, которая идеально подходит для переработки по принципу zero waste. Масло отжал, пищевые волокна забрал, белок — в мясо и молоко. После производства концентратов и изолятов получается сладкая водица, которую можно использовать как культуральную жидкость для производства сладкого белка или нужных жиров. Сладкие белки открыли 30 лет в Африке — это браззеин, тауматин и монолин. Они в тысячи раз слаще сахара, а по потенциалу могут быть и в 10 000 раз слаще.

А как их воспринимает организм человека?

Нет инсулинового ответа. То есть человечество на пороге того, чтобы создать сладость, которая полезна и не провоцирует диабет. В нынешней конфете 30–40% — это сахара. Вы их извлекаете, 10% заменяете каплей сладкого белка, который дает аналогичную сладость. Но одновременно у вас появляется технологическая задача — чем заместить оставшиеся 30%? Пищевыми волокнами. То есть вы делаете сладкое, которое дает и эмоции, и нужные микроэлементы для микрофлоры. Это новое представление, какой может быть кондитерка будущего.

Нам далеко до этого счастливого будущего?

Думаю, что 1,5–2 года до промышленного внедрения. В сладких белках «ЭФКО» входит в число лидеров, хоть мы и поздно начали. Хотели инвестировать в стартап, но нас не пустили. Тогда мы решили, а почему бы самим не сделать. Создали несколько лабораторий, нашли ученых в России, сотрудничаем со всеми институтами в стране, которые занимаются биотехнологиями. В Москве и Новосибирске два центра наших по этой теме работают. Тот путь, который в стартапе прошли за 4 года, наши ученые за 8 месяцев преодолели.

История с сахарами понятна потребителю, он всегда стремится покупать безопасную для здоровья еду. А какой стимул для покупки растительного мяса? Правильно ли я понимаю, что на развитых рынках, где растительное мясо уже хорошо представлено в магазинах, потребители выбирают этот товар, потому что производство более экологично?

Мы не делали таких исследований, не могу утверждать. Когда 70% потребителей в США говорят о том, что они готовы переключиться на полностью растительные альтернативы, то большую роль играет страх: «Если мы этого не сделаем, у нас не будет будущего». Но мне кажется, это не единственный мотив.

Многие потребители отдают предпочтение местным производителям, потому что локальные фермеры оказывают меньше негативного влияния на окружающую среду. Как «ЭФКО» собирается себя позиционировать на развитых рынках, например в США?

Американские производители идут на Ближний Восток, в Китай и не чувствуют проблем, о которых вы говорите.

В Китае и странах Ближнего Востока население считает, что импортный товар лучше местного. У них есть такой менталитет.

Мы для западных рынков нашим базовым торговым предложением рассматривали подсолнечник как источник белка. Подсолнечник из России — так же естественно, как российская пшеница. Но если говорить в целом, то мы больше верим в рынки, которые ближе к нам расположены. Это Ближний Восток и Юго-Восточная Азия. Мы сейчас продаем растительное мясо по цене чуть дороже говяжьего фарша. А цель — чтобы было по цене свинины. С таким позиционированием сможем найти потребителей даже там, где платежеспособный спрос не очень высокий.

Это как на внутреннем рынке, так и на экспорт?

Да. Но в первую очередь растительное мясо — это экспорт. В России потребители очень консервативны. С другой стороны, мы сильно недооцениваем тренды вегетарианства и флекситарианства среди молодежи. У этого фактора может быть кумулятивный эффект, когда молодые люди вдруг массово начнут голосовать ногами за новую еду.

Здесь очень интересная дилемма — курица или яйцо. У российского продовольственного рынка есть специфика — зачастую многие инициативы преподносятся сверху.

Например?

Например, ESG-повестка, которая через компании не зашла в сельское хозяйство. Мы видим активную позицию правительства, министерства сельского хозяйства. Разве нет?

Я с вами согласен, Минсельхоз и правительство начинают эту тему двигать. Но это только сейчас начало происходить.

Важно понимать, что ESG-повестка очень конфликтная и идейная. То есть ты либо в это веришь, либо нет — и все делается для галочки. Появился целый класс функционеров, бизнес-чиновников, которые обслуживают такие интересы большого бизнеса. В этом трудно находиться, если честно. А конфликтна эта тема потому, что если мы принимаем концепцию ESG, то тогда должна остаться только та еда, которая соответствует принципам устойчивого развития.

Пока таких критериев для продовольствия нет, но если они появятся, то это будет серьезной проблемой для транснациональных компаний, которые зарабатывают на слабостях человека. По крайней мере, шильдик устойчивости они не должны будут эксплуатировать.

Кстати, если говорить про принципы ESG, то мне кажется мы ошиблись с буквой «G». Сами цели устойчивого развития сформулированы безупречно с точки зрения морали и этики, не с чем спорить. Единственное, чего там нет, — это идея смены модели экономического роста. По сути, corporate governance — это про экономический рост. Вместо «G» нужно было писать букву «О» — owners, собственники. Именно собственники являются драйверами экономического роста. А «G» для меня — это все, что связывает собственников, экологическую повестку, социальную сферу. Какой бизнес устойчивый? Только социально полезный. Если ты какую-то пользу приносишь обществу — значит устойчивый бизнес. Все финансовые метрики — это просто показатель, что с пользой вы не ошиблись, и она людям интересна.

Но есть успешные компании, которые занимаются производством не совсем полезной для общества продукции. Согласны?

Да, но я сейчас немного о другом. О том, как собственники должны меняться. Это рождает очень много интересных вопросов. Для чего мой бизнес? Я измеряю свой успех миллиардами рублей на счете, долей рынка или чем-то еще? Что я должен сделать, чтобы ESG была не модной и навязанной темой, а можно было свою жизнь вокруг этого трансформировать? Я вообще не верю, что это можно навязать. Ты должен понимать, что эта трансформация — стратегия выживания. Иначе нечего будет детям передать. А когда это навязывается: «Давайте! Вперед!» — это все пустое.

У нас в компании мы смотрим на время, как древние греки. Они время раскладывали в трех измерениях. Хронос — это последовательность событий в прошлом; циклос — когда вы умеете видеть закономерности в прошлом, как нанизывается спираль времени; кайрос — это точка перехода на новый цикл развития. 

Кризис для компании — это всегда возможность уловить кайрос и перейти на новый виток развития. А если вы его не почувствуете, то можете опять по старому витку двигаться.

А «ЭФКО» свой кайрос прошла?

Мы поместили себя в кризис четыре года назад. Многие даже внутри коллектива не понимали причину, но стало понятно, что мы должны кардинально меняться. И мы начали искать людей и идеи. Самый большой дефицит в идеях, конечно. Для их поиска создали венчурный фонд, и почти все идеи нашли через него.

Мы вывели нашу линейку продуктов «Здорового будущего» из компании, так как стало понятно, что у основного бизнеса есть большая инерция, хотя в прошлом году выросли на 20% и стали самой быстрорастущей компанией из производителей продуктов питания. Мы входим в топ-3 российских производителей продуктов, если из первой пятерки убрать транснациональные компании. А в этом году растем на 60%. Это намного быстрее, чем наши конкуренты.

А за счет чего?

Новые бизнесы, новые рынки. Мы по-новому стали смотреть на нашу международную экспансию. Мы ищем точки входа, работаем глубже.

А вы, например, смотрите активы по переработке на целевых рынках?

Да. В растительном мясе это необходимо. Для производства нужно очень много воды. Поэтому модель более устойчивая, когда вы строите микрозаводы на целевых рынках и привозите туда сухую массу. Мы с жирами и пищевыми волокнами рассматриваем такую же достаточно активную экспансию.