Юрий Вяземский: Я сейчас даже не понимаю, как у меня все получилось. Не было никакой поддержки. Движение «Умницы и умники» само возникло и разрастается

Дмитрий Кириллов: Он учитель. Настоящий. Воспитавший сотни прекрасных студентов. И некоторые из них стали известными на всю страну видными общественными и политическими деятелями, писателями и журналистами. Он философ, с улыбкой смотрящий на мир и пытающийся отвечать на сложные, порой даже тупиковые, вопросы. Он потрясающий рассказчик, фантазер, сочинитель удивительных историй, серьезный ученый. А еще он ведущий, актер и сценарист, создавший на телевидении уникальный продукт, аналогов которому больше нет в мире – интеллектуальную олимпиаду, открывающую стране умников и умниц.

Невероятно: столько качеств соединилось в одном человеке, остроумном и обаятельном профессоре МГИМО Юрии Павловиче Вяземском, искателе настоящих интеллектуальных сокровищ и собирателе всероссийских талантов.

В каком возрасте вы себя вспоминаете впервые, осознанно: «Вот я Юра Вяземский, я маленький человек».

Юрий Вяземский: Из моей жизни первый, наверное, кадр, когда я себя помню – мне бабушка говорит: «Юрочка, у тебя скоро будет сестричка». Вот это почему-то я очень хорошо запомнил. Естественно, тогда еще было 3 года и должно было вот-вот исполниться 4. И родилась моя единственная любимая сестра Евгения Симонова.

Дмитрий Кириллов: Как вы в 3-4 года реагировали?

Юрий Вяземский: Разочарование было полное, потому что я думал, что будет сестричка, я буду с ней играть. Я с детства был артистом или режиссером, или писателем, или певцом, или кем-то, связанным со сценой. И когда вдруг привезли этот маленький комочек, я сразу же понял, что играть невозможно.

Дмитрий Кириллов: Она ничего не умеет делать. Орет.

Юрий Вяземский: Да, и я картавил довольно долго – до 24 лет. Я маму спросил: «Мама, зачем она тебе грудь грызет?» И дальше было сплошное разочарование. А потом она подросла и стала, конечно, моим партнером. И начался театр, начался балет. И началась очень интересная для меня и мучительная для нее жизнь.

Теперь она народная артистка. И когда она вспоминает своих учителей, я все думаю: «Какой Данелия? Какой Марк Захаров? Какой Гончаров? Ее первый и главный режиссер – это я».

Потому что как только Жеша встала на ноги, я сразу ее себе присвоил.

Дмитрий Кириллов: Ах, вот так.

Юрий Вяземский: Я ее перестал ревновать. Я понял, что это мой аккомпаниатор, это моя собственность, это мое.

Дмитрий Кириллов: Это моя сестра! И я буду делать с ней то, что я хочу. Она подчинялась?

Юрий Вяземский: Она, бедная, подчинялась. У нее и выхода не было, потому что…

Дмитрий Кириллов: А, вот так вот? То есть диктатура была…

Юрий Вяземский: Диктатура была очень сильная. Я довольно профессионально играл на настоящей скрипке. Но мне очень не нравилось на ней играть. Поэтому, когда заканчивались уроки игры на скрипке (я должен был играть по 2-4 часа), я брал палку в руки. Простите, вешалку. У меня была специальная палка. И я часами мог изображать скрипача великого, умелого.

Дмитрий Кириллов: То есть улетал в это время…

Юрий Вяземский: А аккомпанемент, естественно, был нужен. И поэтому Женя сидела. У нас был такой туалетный столик. Она мне аккомпанировала. Иногда она говорит: «Юрочка, я писать хочу. Можно я выйду?» И тут, конечно, начинался скандал: «Женя, ты что, с ума сошла? Это же концерт!»

Дмитрий Кириллов: «Я только начал. Кульминация».

Юрий Вяземский: Нет. У нее, конечно, детство было сложное. Но поэтому из нее получилась такая артистка, которая получилась.

Дмитрий Кириллов: Режиссерские эксперименты Юрочки над сестрой не прошли впустую. Евгения Симонова, сошедшая со сказочного киноэкрана всесоюзная принцесса, кареглазая красавица, стала всенародной любимицей – народной артисткой России, ведущей актрисой Театра Маяковского. Да и Юра в итоге освоил 4 иностранных языка, защитил кандидатскую, стал профессором, зафкадры мировой литературы и культуры факультета международной журналистики. Но тогда в детстве все будущее мальчика было покрыто густым ленинградским туманом, которого, кстати, маленький Юра страшно боялся. И, разговаривая с ним, молил о пощаде.

Мальчик был серьезно болен и рос на попечении бабушки и дедушки. Его мучили бесконечные обмороки. А потому Юра мог в любой момент погибнуть.

Юрий Вяземский: Тогда никто не в состоянии был что сказать. Это официально все называлось «детская пикнолепсия». Это довольно странная штука, потому что это отключение сознания при полном сохранении моторики. То есть я мог даже с вами о чем-то говорить, но я уже ничего не соображал. Я мог встать и куда-то пойти или я мог шагнуть под машину. Один раз такое было. Я шел с тетей. Тетя была недостаточно внимательна. И, в общем, если бы не водитель, которому удалось затормозить, меня бы уже не было. Я бы на ОТР не сидел.

Но несмотря на это я попал к очень хорошему педагогу и замечательному человеку. Мой руководитель игры на скрипке. И она меня взяла в ансамбль скрипачей. То есть я уже с 1 класса… А это выходили маленькие дети в бархатных штанишках со скрипочками. Играли на всех площадках в Ленинграде, приезжали в Москву, играли в КДС (Кремлевский дворец съездов назывался), играли в Большом театре. И она несмотря на то, что я мог сделать все что угодно, со мной могло… просто отключиться и всё. Я мог пойти куда угодно. Она все равно меня поставила в этот ансамбль. Я правда, всегда стоял у кулис.

Дмитрий Кириллов: На всякий случай.

Юрий Вяземский: На всякий случай, чтобы она могла меня выдернуть.

Дмитрий Кириллов: Это поступок педагогический.

Юрий Вяземский: И вообще она меня приняла. Вы же понимаете, во время экзамена я мог начать играть все что угодно.

Дмитрий Кириллов: Интересно, а были такие люди, которые говорили: «Ну посмотрите, мальчик у вас не очень»?

Юрий Вяземский: Это было подавляющее большинство людей, которые говорили: «Ну как же можно его обучать? И какой же смысл, когда он в любой момент может потерять сознание?» Она говорит: «Нет, он будет у меня учиться». И это… А главное, что никто не мог поставить диагноз.

И один мудрый древний врач, которые тогда еще были, сказал моей маме, что «не надо мучить сына, потому что это либо само пройдет, либо не пройдет».

И там действительно наступил момент, когда это все прошло. Припадок за припадком, пришел в себя, ушел в себя. А потом – всё. На следующий день никакого припадка. И потом никакого припадка. И тогда меня можно уже было взять в Москву.

Дмитрий Кириллов: Закончились серые ленинградские будни, наполненные бесконечной тоской по маме, Ольге Сергеевне Вяземской. Детские обиды на нее вскоре забудутся: ведь она такая добрая, красивая, артистичная, мечтавшая о карьере балерины, но ставшая в итоге одним из лучших педагогов по английскому языку. Была вынуждена оставить сына в Ленинграде и с маленькой дочерью Женей последовать за мужем Павлом Васильевичем Симоновым в Москву, где молодому ученому, будущему академику Российской академии наук, предложили тогда работу в главном военном госпитале имени Бурденко.

Юра приехал в Москву вместе с ненавистной скрипкой и 3 года еще посещал центральную музыкальную школу при консерватории. Мамины мечты о блестящей музыкальной карьере сына развеялись, как дым.

Юрий Вяземский: Она была замечательный педагог английского языка, действительно замечательный педагог. Не потому что моя мама. И когда я до нее дорвался, я ее заставил учить меня английскому языку, что было, в общем, совершенно невозможно для ее коллег. Они ей не верили.

Дмитрий Кириллов: То есть детей родители учить не могут?

Юрий Вяземский: «Оля, это не может быть. Мы своего оболтуса пытаемся заставить, а ты говоришь, что он тебе устраивает скандалы?» И вот тут, конечно, была ревность, потому что Женя все-таки была моложе меня на 4 года, и мама с ней занималась. А потом совершенно усталая, после работы, после занятий музыкой она говорила: «Юрочка, ну можно мы сегодня не будем заниматься английским?» Ну и начиналось: «Да, со своей Женей… Ты мне обещала». Но благодаря этому я выучил английский язык. Благодаря этому мне удалось потом перейти в английскую школу и убежать от этой жуткой скрипки.

Дмитрий Кириллов: Английская спецшкола – это, конечно, не ЦМШ, но тоже не подарок. Ну как объяснить педагогам, что к ученику Юрию Симонову нужно искать индивидуальный подход? Тогда он вообще смог бы окончить школу экстерном. А тут, помимо любимых гуманитарных предметов, оказывается, нужно изучать еще и точные науки.

Мне очень интересно знать, как ученик Юра Симонов, который был претендент на второй год, стал выдающимся…

Юрий Вяземский: Дима, у меня же юбилей.

Дмитрий Кириллов: И не рассказывать про ваши двойки?

Юрий Вяземский: Это все было естественно. Потому что я учился в ЦМШ. До этого я учился в Ленинграде тоже при консерватории. У нас в кабинете физики стоял инструмент. Миша Боярский один раз, я помню, вбежал и говорит: «Давайте я сейчас сбацаю вам закон Гей-Люссака». И изображал Гей-Люссака на фо-но.

Понимаете? Поэтому, когда я перешел в английскую школу, ну, нормальную школу, и попал на разные эти предметы…

Дмитрий Кириллов: Химия всякая.

Юрий Вяземский: Я просто не понимал, о чем они. Я не понимал этого языка, я не понимал, как можно решать задачки по геометрии, что такое алгебра. Я ничего этого не понимал.

Дмитрий Кириллов: Как на вас учителя смотрели?

Юрий Вяземский: Они смотрели как на casus incurabilis, говоря по-латыни. Случай неизлечимый.

Дмитрий Кириллов: То есть «два» - это витало в воздухе, да? Оценка.

Юрий Вяземский: Ну, в общем, да. Два, три, два, три. Но когда подошли уже к выпускным экзаменам, то у меня должно было быть семь двоек. Но когда учителя узнали, что я остаюсь на второй год скорее всего, они сказали: «Нет, мы не выдержим. «Коллеги дорогие, давайте как-то мы с вами договоримся, потому что мы тогда сами все уйдем. Он пускай будет на второй год, а мы все уйдем отсюда нафиг. Поэтому давайте договоримся, что все мы по 7 предметам ставим ему тройку». И тут было жутко интересно, потому что, естественно, за теорию я получал пятерку, потому что иначе бы ничего не выходило. Задачки я решить был не в состоянии. И на геометрии, Дима, я в первый раз в жизни решил задачу.

Дмитрий Кириллов: Сам.

Юрий Вяземский: Сам.

Дмитрий Кириллов: С невероятной актерской легкостью гуманитарий до мозга костей Юра Симонов перевоплощался в технаря, решал ненавистные задачки и мог выучить предмет на спор. Зачем? А просто так интереснее. Да еще за компанию с главным школьным другом, ценившим умение Симонова многие серьезные вещи делать играючи. По окончании школы друзьями были выстроены планы на годы вперед.

Юрий Вяземский: К сожалению, своего главного друга, за которым я тянулся, который мною руководил, он был лидер в нашем дружественном тандеме, его, к сожалению, не стало, потому что он погиб.

Дмитрий Кириллов: Как его звали?

Юрий Вяземский: Юра. Фамилия Васильев. Очень интересный человек. Но трагически совершенно погиб. Машина перевернулась. У всех в худшем случае царапины. А он ударился виском – и насмерть.

Дмитрий Кириллов: То есть вы в юности потеряли своего лучшего школьного друга, получается?

Юрий Вяземский: Типа да, как говорит молодежь. Я хотел поступать в театральный вуз и больше никуда. И он был тот человек, который сказал: «Ты не будешь поступать. Потому что это глупость. Открывается очень интересное (оно уже открылось на самом деле) отделение журналистики в МГИМО. И вот мы с тобой туда пойдем». И, видимо, вот этот приказ меня толкнул на эту самую журналистику МГИМО.

Дмитрий Кириллов: В жизни Юрия Павловича Вяземского есть факты и события, не поддающиеся объяснению. И даже не стоит искать их природу, поскольку верующий человек, коим является наш герой, случайные совпадения и чудесные явления хранит в своем сердце. Ведь за ними стоит божий промысел, его святая воля. Имя «Юрий» было дано мальчику при рождении мамой в честь ее одноклассника. Он учился в школе вместе с ней, и 21 июня 1941 года молодые люди праздновали ее окончание на даче под Ленинградом. На следующий день началась война. Юра ушел на фронт. Мама ждала его. Но он с войны так и не вернулся.

Юрий Вяземский: Все мальчики пошли на фронт. По-моему, один вернулся. А Юра, в честь которого я назван, погиб.

Дмитрий Кириллов: Это, наверное, была мамина первая любовь?

Юрий Вяземский: Думаю, что да. Так что я живу не только за того парня, но и за нескольких парней.

Дмитрий Кириллов: Сложный ученик, троечник Юра Симонов поступил в Московский государственный институт международных отношений. Кому из учителей расскажи – засмеют. А это была чистая правда. Жажда знаний, горящие глаза, блестящий английский, чувство стиля в родном языке и прекрасное знание литературы – все было в этом необыкновенном абитуриенте. Оставалось еще только добавить чуточку везения. И вновь в жизнь Юры врывается его величество Случай и дарит молодому человеку шанс.

Юрий Вяземский: В те времена поступить было для таких, как я, было практически невозможно. Потому что 4 экзамена. И надо было выбить 20 баллов из 20. Поэтому по блату у меня было 2 экзамена.

Дмитрий Кириллов: Сочинение.

Юрий Вяземский: Сочинение и литература. Но надо было сдавать еще историю и надо было еще сдавать иностранный язык.

Я пришел сдавать историю. Мне попалась женщина. Я, кстати, потом с ней был на одной кафедре. Ну, которая просто меня валила. А там чего валить? Там четверку поставил – и всё. Со мной сдавал один мальчик, который набрал 19 баллов и не попал. Потому что надо было 20 из 20. И примерно разговор шел таким образом, что… исторические, естественно, вопросы были, исторические ответы. «Сколько будет дважды два?» Я говорю: «Четыре». – «Молодой человек, ну что вы? Ну как четыре? Что вы говорите?»

Дмитрий Кириллов: Подумайте хорошенько.

Юрий Вяземский: Даже «не думайте», а «сколько будет трижды три?» Я уже с некоторым испугом говорю: «Девять». – «Молодой человек, это вообще пятиклассник знает, что трижды три будет девять». Но когда идет такой разговор, сами понимаете, пятеркой совершенно не пахнет. И тут повезло, потому что ее позвали к телефону, а вместо нее сел очень симпатичный картавый человек, будущий декан, он мне сказал: «Ну вот, Юрий Павлович, ну давайте. У вас первый экзамен. Я поставлю пятерочку. Вас там успеют срезать. Но только давайте договоримся впредь, что когда речь идет до революции, не надо говорить «Красная армия», а когда после революции, не надо говорить «Российская армия». Лучше как раз и говорить «Красная рабоче-крестьянская армия»». Потому что, видимо, я был в таком шоке, что у меня перепуталось все. И Брусиловский прорыв была Красная армия, а 10 сталинских… была российская армия.

Дмитрий Кириллов: С такой тетей, конечно, такая так напрягала. Это серьезно…

Юрий Вяземский: А с английским мне было очень легко, потому что я запоздало сдавал экзамены. И я попал вместе с производственниками. Тогда была такая форма приема. А они, в общем, некоторые не очень понимали разницу между глаголом и to have и to be, то есть ну полный атас. Но я на этом фоне, естественно, совершенно свободно благодаря маме говорил. Поэтому они просто не могли мне поставить. Они мне собирались поставить двойку, если я не прекращу подсказывать. Но я прекратил подсказывать и получил «5». Судьба.

Дмитрий Кириллов: Вы же тогда, поступая в МГИМО, могли себе представить, что вся жизнь будет с этим вузом связана?

Юрий Вяземский: Когда я учился на первом курсе, я был одет кое-как, под Хэмингуэй, в каких-то таких джинсах, больше похожих на кальсоны. А стояли два с иголочки одетых студента 2 курса. И один другому говорит. Сцена гоголевская: доедет колесо до Киева или не доедет.

И один говорит: «Он едва ли дойдет до 2 курса, этот первокурсник, Толя». А Толе отвечали: «Сережа, если ему объяснить, если приодеть, то, может быть, и дойдет». Толя – это нынешний ректор, а Сережа – министр иностранных дел Сергей Викторович Лавров. Они были на 2, я на 1. То есть, в общем, диагноз был поставлен, что «случайно мальчик к нам залетел, но если его приодеть, если ему объяснить», что, в общем, ректор Торкунов со мной и сделал.

Дмитрий Кириллов: Как складывалась интересная жизнь студенческая, да? Вы поступаете в вуз. Учеба. Но никто не отменял возраст юношеский. Вспыхнула любовь.

Юрий Вяземский: Она вспыхнула в 10 классе. Когда я стал курить, когда я стал пить водку, когда я стал играть на гитаре, а главное – чувствовать себя свободным и общаться с девушками.

Дмитрий Кириллов: А, так там вы Высоцкого научились играть?

Юрий Вяземский: Высоцкого я и до этого играл, а там, естественно, Высоцкий просто стал моим оружием, потому что… Я поэтому сейчас когда начинаю петь Высоцкого, я как-то очень ревностно отношусь. Хорошие актеры. Они и чувствуют Высоцкого замечательно, и поют очень хорошо. Но я лучше.

Я говорю: «Ну что ты понимаешь в Высоцком? Я Высоцким жил».

Дмитрий Кириллов: «А тебя еще не было».

Юрий Вяземский: «Я с его помощью завоевывал девочек. Я понимал это до дрожи, я его видел».

Дмитрий Кириллов: То есть у вас был полный джентльменский набор, да? Вы могли подойти к девушке, спеть Высоцкого, признаться в любви?

Юрий Вяземский: Девушки разные. На некоторых очень хорошо эта хрипотца – и «Парус», и «Скалолазка моя» действовала. А другая категория – это Окуджава.

Дмитрий Кириллов: Интеллигентные девушки.

Юрий Вяземский: На них Окуджава действовал. В общем, к девушкам нужен был подход…

Дмитрий Кириллов: Дифференцированный подход. Юрий Павлович, как вы успевали учиться прекрасно и еще родить двух замечательных дочек?

Юрий Вяземский: Ну это все потом.

Дмитрий Кириллов: Но это же была молодость, юность практически.

Юрий Вяземский: Учился я не прекрасно. Я первые два курса очень хорошо учился, потому что я был, в общем, тогда считалось – из обеспеченной семьи. Для того чтобы получать стипендию (времена-то советские), надо было, чтоб на каждого человека приходилось меньше 250 рублей. А у нас приходилось больше, потому что мама работала и папа работал. Поэтому я стипендию не получал. У меня единственный шанс – получить стипендию и потом стать отличником. Поэтому я рвался. И как раз на 2 курсе чуть ли даже не та самая женщина, которая меня… Кто-то… Но она такого же типа была, стерва эта. У меня было 6 экзаменов. Я получил пять пятерок. И шестую мне поставили «4». Это было очень подло с их стороны. Поэтому я решил: «Все, баста».

Дмитрий Кириллов: «Баста» - это означало тогда, что хватит хорошо учиться и не пора ли жениться. В 19-летнем возрасте Юрий Павлович вошел в загс с любимой девушкой Ириной. И хотя брак продлился недолго, стал счастливым отцом двух замечательных дочерей, а впоследствии – богатым на внуков и внучек дедушкой. Их у Юрия Павловича 7, живущих сегодня в разных странах мира. Брак не пошел тогда на пользу учебе. Над Симоновым нависла угроза отчисления.

Юрий Вяземский: Поэтому в конце 3 курса меня вызвал этот замечательный человек, который меня принял в институт, наш декан Ярослав Михайлович Шавров, и сказал: «Товарищ Симонов, мне придется вас отчислить. Потому что по первому языку (французскому) у вас двойка. И они никак не хотят вас пропустить. По второму у вас тоже двойка. И они тоже не хотят. Причем, понимаете… А у меня таких двое. Ну, у одной девочки папа замминистра среднего машиностроения. Ее никто не отчислит».

Дмитрий Кириллов: Никогда.

Юрий Вяземский: «А у вас какой-то заведующий лабораторией какого-то академического психологического или физиологического. Я вынужден буду вас отчислить». А я говорю: «Не надо меня отчислять, Ярослав Михайлович. Вы мне дайте разрешение сдать английский за первый язык, а шведский – за второй». – «Товарищ Симонов, я вам серьезно говорю. Чушь несете. Когда вы сдадите? 3 курс». Я говорю: «Дайте разрешение, а дальше посмотрим». Ну вот мне пришлось за 10 дней подготовиться по английскому языку. А там же ведь надо всю лексику, которую они использовали, чтобы она была освоена. Поэтому по английскому у меня было «4». А второй язык – шведский. По шведскому у меня было «5». Поэтому я пришел к немцам, к французам, говорю: «Все. Я больше ваши дурацкие языки не изучаю». На что они мне резонно ответили: «Юра, ну вы же такой способный человек. Но просто вы никуда не ходили. Вы все прогуливали».

В общем, они меня уговорили изучать и французский, и немецкий, и кончилось тем, что я закончил МГИМО с 4 языками.

Дмитрий Кириллов: Талантливому выпускнику МГИМО Юрию Симонову сам бог велел идти в аспирантуру. Он в нее и поступил. И это, безусловно, был большой успех. Вот только романтику Юре снились по ночам театральные подмостки, запах кулис. Его творческая натура стремилась в объятия Мельпомены. Неслыханное дело: без 5 минут дипломат или МИДовский работник поступает в театральное училище имени Бориса Щукина на 1 курс.

Юрий Вяземский: И когда я уже закончил МГИМО и Женя уже училась на 2 курсе, и стали приходить ее сокурсники и молодые педагоги. И меня один из них, замечательный Владимир Петрович Поглазов, который, как я потом понял, сыграл большую роль и в жизни других знаменитых актеров, например, Маковецкого, которого он ввел в Щукинское училище. Он меня уговорил ради хохмы попробовать почитать что-то ему на консультации. И, в общем, это плохо закончилось, потому что и консультация, и I тур, и II тур. И я еще поперся на III зачем-то. Зачем я это сделал, я не знаю. Но кончилось все трагически, потому что я плохо читал. Но Этуш стал надо мной издеваться. Я разозлился. И так, видимо, хорошо стал читать и басню, и Шекспира, что меня условно приняли. Потому что дефект речи. Этуш заставил меня исправлять «Р».

Я до конца не исправил, но, в общем, у меня «Р» стал немножко другой.

Дмитрий Кириллов: Это был пендель от Этуша, получается – сделать «Р», да?

Юрий Вяземский: Это не совсем пендель. Я там очень хорошо выступал. И он потом звонил маме и говорил, что я знаю, что… «мы Женей гордимся, она очень способная наша студентка, но я не знал, что у нее талантливый брат». Но это говорил Этуш, потому что был педагог Женин, Юрий Васильевич Катин-Ярцев, замечательный педагог, один из лучших в истории Щукинского училища.

И он, в общем, скептически отнесся ко мне и к моим талантам. И он был прав. Потому что я дальше не пошел.

И я походил полгода на сценречь и на мастерство, и понял, что «Нет, не для меня». Уж больно зависимость великая. Уж больно ты никто и зависеть от того, обратили на тебя внимание или нет. И ожидание… И вот тут и стал писателем.

Дмитрий Кириллов: Юрий Симонов с упоением погрузился в волшебный мир литературы, где торжествует внутренняя свобода, где можно творить, ни на кого не оглядываясь, быть главным героем или всего лишь свидетелем событий, их фоном, можно перемещаться во времени и даже быть его режиссером, путешествуя по разным эпохам, примеряя на себя по-актерски костюмы и маски различных исторических персонажей.

Но, когда первая книга была закончена, встал вопрос: «Какое же выбрать имя на титульном листе?»

Юрий Вяземский: У меня было три фамилии. И совсем родная фамилия – Станкевич. Потому что папа родился Станкевичем. Просто наш дед был расстрелян как поляк в 1937 году по делу Тухачевского.

Дмитрий Кириллов: И сосед по лестничной клетке, ленинградский скульптор Василий Львович Симонов совершил в то страшное время настоящий человеческий подвиг, усыновив Павла (сына врага народа Станислава Станкевича), дав ему свое фамилию и отчество. Он подарил мальчишке будущее. Так Павел Станиславович Станкевич превратился в Павла Васильевича Симонова, известного ученого, лауреата Государственной премии СССР, одного из выдающихся психофизиологов и биофизиков второй половины XX века.

Семья врага народа Станислава Станкевича была выслана из Ленинграда. Перед расстрелом дед успел написать письмо своей жене. О существовании письма спустя годы узнали их внуки — Юрий Вяземский и Евгения Симонова, посетив с телевизионной группой закрытый архив в Петербурге.

Юрий Вяземский: Приехали уже в Петербург и пошли в большой дом, где скорее всего дед был расстрелян, потому что никуда не выводили — расстреливали просто внизу, в гараже.

И нас встретил полковник ФСБ. И под двумя камерами мы с Женей, сестрой моей, смотрели протоколы допросов. И первый протокол (там разница в 3 дня) все отрицает, что шпионов не было, естественно, против Красной армии «не работал». А второй протокол – те же самые вопросы, и он везде говорит: «Да, был, да, работал, да, на такую-то разведку, да…» И Женя, глядя почти со слезами на этого полковника, говорит: «Его, наверное, пытали?» И этот мудрый человек говорит: «Может быть, били. Может быть, было другое, от которого все ломались, говорили, что если вы сейчас это подпишете, то семью не тронем». Страшное дело.

Потому что некоторые люди выдерживали пытки, но это они выдержать не могли. И они подписывали, потому что жена, дети. Потом тем более день рождения как раз был. Перед вторым допросом как раз был день рождения. Его расстреляли на следующий день после дня рождения его жены. Россия. Ну и по маме я Вяземский.

Дмитрий Кириллов: Родословная семьи Юрия Павловича по материнской линии ведется от князя Афанасия Ивановича Вяземского, который был правой рукой царя Ивана Грозного. Дед по материнской линии — известный историк Сергей Михайлович Вяземский, скрывавший свое дворянское происхождение. Чудом выжил в блокадном Ленинграде, всю войну работая с архивными документами, содержащими бесценную информацию о прошлом города.

Юрий Вяземский: Я взял мамину фамилию – Вяземский. Ни на что не претендуя. А дальше пошли, естественно, издевки. Потому что когда я приходил и приносил свои рассказы в журналы, говорили: «А Вяземский – ваш псевдоним?» И тут люди делились на две категории: те, которые увлекались дворянами, они говорили: «Ой, какой скромный! А почему вы так скромничаете? А почему не Оболенский, не Трубецкой?»

А те, которые увлекались поэтами, говорили: «А почему не Пушкин? Тоже хороший был бы псевдоним – Юрий Пушкин». Ну, в общем, издевались со страшной силой.

А особенно издевались те, которые мне выписывали гонорары: «На Вяземского… Паспорт-то на Симонова».

Дмитрий Кириллов: Молодой писатель Вяземский и успешный МИДовский работник Симонов мирно уживались в одном человеке. Пока не наступил 1980 год, развернувший жизнь нашего героя на 180 градусов. В книге жизни Юрия Вяземского появляется Татьяна — та единственная, что зовется второй половинкой.

Юрий Вяземский: Я побывал в Испании. И мы уже оформлялись с женой и с двумя детьми в Париж. И это 1980 год. В ЮНЕСКО на 5 лет. И меня уговорили поехать в Испанию, потому что там надо было помочь с мадридской подготовительной встречей.

И, в общем, кончилось это для меня крайне плачевно. Высылка в 3 часа. С такой сопроводиловкой, за которую исключают из партии.

Дмитрий Кириллов: Почему? Что случилось?

Юрий Вяземский: А там было написано… Ну, у человека юбилей. А что вы на самом деле? Зачем я буду эту сопроводиловку вам говорить? Но когда человека в 3 часа, а не в 24 высылают из страны, ну значит он себя плохо вел.

Потому что в этом тоже была судьба. И вот эта судьба, когда я вышвырнутый, оплеванный изгой, новый год обезьяний… Я вдруг встречаю эту женщину.

Дмитрий Кириллов: В компании друзей.

Юрий Вяземский: В компании друзей, да. Увидел ее и подумал: «Господи боже мой! Бывают же такие женщины, и кто-то с ними живет».

Дмитрий Кириллов: У нее, наверное, такая же была история.

Юрий Вяземский: У нее еще хуже было. У нее было еще хуже, потому что я ей совсем не понравился.

Дмитрий Кириллов: Когда произошел момент, когда так раз…

Юрий Вяземский: А там было все, как будто нас схватили за шкирки и стали сводить.

Мы просто не поняли, что этот роман уже прочитали и сказали однако одно (из Булгакова), что он не окончен. И поэтому его надо его оканчивать. И долго-долго мы к этому шли. Но в 1996 году мы расписались, а в 1997 году венчались. Мальчик у нас уже был.

У него, правда, донор другой. Биологический. Но я уже зато стопроцентно знал, что я беру не просто женщину, не просто жену, а еще жену с сыном.

Дмитрий Кириллов: И он будет ваш сын?

Юрий Вяземский: Да, абсолютно. Конечно, мой.

Дмитрий Кириллов: 1989 год. В вашей жизни появляется телевидение, Юрий Павлович.

Юрий Вяземский: Да. Мне с вами страшно.

Дмитрий Кириллов: Скажите, пожалуйста, кто вообще вас на это телевидение привел?

Юрий Вяземский: Тоже появилось как-то очень естественно, потому что, когда была издана «Молодая гвардия», моя первая книжка, меня издательство стало использовать, потому что какие-то актерские задатки все-таки во мне есть, и меня стали приглашать на сцену. Я читал отрывки из своих рассказов, из повестей. На это обратили внимание. Адель Ивановна Алексеевна, которая возглавляла детскую редакцию «Молодой гвардии», она была знакома как раз с женщиной, которая возглавляла детскую редакцию на Шаболовке…

У них там что-то с ведущим произошло. И Адель Ивановна моя из «Молодой гвардии» говорит: «Есть такой Юра Вяземский. Попробуйте его». Меня попробовали. Я им сразу очень скромно сказал, что меня и пробовать то не надо, потому что я телегеничен. Давайте начнем сразу работать.

Дмитрий Кириллов: Артистичен, телегеничен, остроумен.

Юрий Вяземский: Сказали: «Очень скромный вообще человек. Очень скромный2. Но все равно на камере попробовали. В общем, я им как-то подошел. А на следующий день мне звонит редактор и говорит: «Вы нам всем очень понравились. Но дело в том, что три автора этой программы переругались между собой, и этой программы больше не будет. Они ее закрывают. Единственный шанс – если вы придумаете сами какую-то другую детскую программу». То есть, видите…

Дмитрий Кириллов: Опять судьба.

Юрий Вяземский: С этого и началось.

Дмитрий Кириллов: Программа «Образ», придуманная Юрием Павловичем, стала на центральном телевидении хорошей разминкой перед большой игрой. В 1992 году на свет появляются «Умники и умницы» - авторский проект Юрия Вяземского, ставшего культовым на нашем телевидении. Эту интеллектуальную олимпиаду смотрела буквально вся страна. Программа вырвалась в лидеры эфира. Но в августе 1998-го наступил дефолт, и финансирование прекратилось.

Юрий Вяземский: Я в страшном сне не хотел быть продюсером и заниматься каким-то бизнесом, а создать собственную студию на телевидении — это, в общем, бизнес. Но у меня выхода не было, потому что мы уже запустили с детьми, это шел 7 сезон, если мне память не изменяет. Уже дети вышли в полуфинал. А тут вдруг обвал. И мне говорят, что «мы вас больше выпускать не будем, потому что просто денег нет». Пришлось на следующий день самому достать деньги. Естественно, мне помог ректор и один очень добрый, хороший, богатый человек, дал $2000.

Дмитрий Кириллов: Тогда это безумно большие деньги.

Юрий Вяземский: И их сразу стали использовать и на меня, и на другие программы. Компания жила. И это очень понравилось руководителю. Они мне говорили: «Юра, замечательно, давай, ищи еще деньги».

Дмитрий Кириллов: Юра – донор.

Юрий Вяземский: Да. И тут как-то я вспомнил про осла. А с ослом было очень смешно, потому что я давал интервью «Комсомольской правде». И что-то вдруг я вспомнил, что осел и его сопровождающий получили больше, чем я как автор и ведущий этой самой программы.

Дмитрий Кириллов: Привести осла, увести осла в Останкино стоило дороже?

Юрий Вяземский: Привести осла, конечно, оплатить, все. В любом случае дороже, чем привести меня, сделать сценарий и все прочее. И это все вышло в «Комсомольской правде». Меня вызвало руководство, сказали: «Вы вообще думайте, когда вы шутите». Тут у меня внутри родился ответ: «Это я шучу? Это, по-моему, вы шутите, когда у вас автор и ведущий стоит дешевле осла. По-моему, это ваша шутка, и довольно неудачная». Тут я как-то это вспомнил и понял, что надо… Зачем мне целую компанию снабжать долларами? Тем более не моими, а чужими и добрых людей? И создал студию.

Завистников было много. Меня, конечно, не хотели отпускать. И присылали людей даже с заданием сжечь декорации. Ну там много чего было, о чем вспоминать даже не хочется. Поэтому мне нужен был свой человек. А, потом, я, простите, уже заведующий кафедрой МГИМО давно. Поэтому Танечка, которая 25 лет преподавала французский язык в Литературном институте, я ей сказал: «Таня дорогая, ты теперь телепродюсер».

Дмитрий Кириллов: «Бери шинель».

Юрий Вяземский: «Исполнительный директор».

Дмитрий Кириллов: Она смиренно это приняла? Что ей придется вообще осваивать новую жизнь, новую профессию?

Юрий Вяземский: И сказал Господь Адаму: «Нехорошо человеку работать одному на телевидении. Сотворим ему помощника, соответствующего ему». Ну я чуть-чуть добавил в Библию.

Дмитрий Кириллов: И результат — впечатляющий. «Умники» оказались долгожителями. Приближается их 30-ый (юбилейный) сезон. В копилке программы уже 5 премий ТЭФИ. И точно не одна тысяча счастливчиков, поступивших в МГИМО. Вяземскому, загруженному день и ночь работой, даже посчитать всех победителей некогда.

Юрий Вяземский: У меня просто до этого руки не доходили. Но сейчас у меня появился новый телезритель, которого зовут Владимир Путин. Он посмотрел очень, на мой взгляд, удачную программу, потому что она про войну была. И у него возник целый ряд пожеланий, в том числе то, что называется «история успеха». Так что сейчас мы раскручиваемся. И на этот вопрос скоро я смогу вам ответить. И сколько было ребят, и какая судьба, чтоб люди знали.

Плюс еще 9 лет назад было создано российское движение «Умники и умницы», я же ведь езжу по регионам. Потому что там тоже отбирают умников, там тоже происходят свои полуфиналы. И на региональные финалы, на большинство из них, я приезжаю. Они отбирают мне трех победителей. А я еще добавляю призеров.

Я сейчас даже сам не понимаю, как это все получилось, потому что не было никакой поддержки. Просто я договорился с губернаторами о том, что они мне будут помогать. И люди зажглись. Ни денег, ни финансирования центрального – ничего. Как-то движение взяло и возникло.

Дмитрий Кириллов: И разрастается!

Юрий Вяземский: Сейчас разрастается. Тем более, когда у меня появился новый телезритель, который сказал, что оно должно разрастаться.

Дмитрий Кириллов: Юрий Павлович, к юбилею подходим с новым зрителем, с новыми идеями. Вообще, честно говоря, действительно, то, что вы делаете даже в рамках этой гуманитарной олимпиады, можно так назвать – это частичное обеспечение национальной безопасности страны. Потому что если мозги будут в России оставаться, если умников и умниц (а Россия богата талантами, да?)

Юрий Вяземский: Очень.

Дмитрий Кириллов: Все-таки они будут здесь, и они не будут вывозить миллиарды туда куда-то и уезжать, и покидать страну, может быть, не так всё и плохо, и как хорошо, что появился…

Юрий Вяземский: Нет, они пускай покидают. Я не возражаю. В качестве дипломатов, уполномоченных или чрезвычайно, возможно, уполномоченных представителей Российской Федерации. Пожалуйста. Я за.

Мария Захарова: Один из поводов сказать мне, что я действительно считаю, что жизнь моя удивительна и прекрасна – это то, что Юрий Павлович как-то имел неосторожность назвать меня любимой студенткой. Это не просто бесценно, это окрыляет, вдохновляет, дает силы на очень много свершений. Юрий Павлович – настоящая легенда. Юрий Павлович — это настоящее наше национальное достояние. Это не красивые слова, это тот самый смысл, который я в них вкладываю. Потому что именно Юрий Павлович начинал свои лекции для всех, кто поступал в институт, с рассказа о том, что фраза «Сначала было слово» является краеугольной для понимания не только нашей культуры, но и вообще понимания нашей цивилизации. С этим живу, с этим работаю, с этим дышу. Юрий Павлович, спасибо вам большое. Многих вам лет, здоровья, благополучия всем близким. А я знаю, что у вас их очень много. Потому что каждый, кто встречается вам на вашем жизненном пути, вы в каждого вкладываете душу. И этот человек становится вам близким. Низкий поклон. Спасибо вам.

Владимир Легойда: Дорогой учитель, я безмерно благодарен вам за радость ученичества. За то, что вы научили меня быть учеником. И за то, что вы научили меня быть учителем. Потому что ты понимаешь, что все твое образовывалось либо как следование учителю, либо как какое-то восстание на учителя, с тем чтобы понять в итоге, что он все равно прав. Я безмерно вас люблю. Я низко вам кланяюсь. И я очень-очень рад, что когда-то давным-давно, будучи шестиклассником, я прочитал книжку, на которой было написано «Юрий Вяземский. Повесть «Шут»». Спасибо.

Дмитрий Кириллов: Все, что происходит в вашей жизни – это невозможно придумать. Это может быть только там написано. Вот я это ощущаю, читая вашу историю, историю вашей жизни. Как цепляются эти события – это только одно. Что Господь вас любит.

Юрий Вяземский: Иисус Христос в таких случаях говорил: «Это ты сказал».

Дмитрий Кириллов: Спасибо вам.