Мы очень терепеливы. Юрий Вяземский - о поколении ищущих и сбережении народа

- Юрий Павлович, недавно вы получили 5-ю статуэтку ТЭФИ за программу «Умницы и умники». В среднем телепроекты живут 2-3 года. «Умники» - такие же долгожители, как КВН и «Поле чудес». За счёт чего?

- Для меня самого это в каком-то смысле удивительно. Себе я отвечаю: у нас живёт очень много умных людей, которые стремятся к знаниям, и поэтому они нашу передачу смотрят. Наверное, нас смотрит даже больше взрослых, чем детей. Они ко мне часто подходят и говорят: «Спасибо вам большое, мы так радуемся, что у нас в стране есть умные дети. И многое узнаём из ваших программ». Просто у нас, правда, очень умная страна.

- Разве бывают страны умные и глупые? Исландия, которая играет в футбол лучше нас, разве глупее?

- Там разрыв между дураками и умными меньше. Наша страна - громадная. Поэтому у нас очень много умных людей и много дураков. У нас разрыв между удивительно талантливыми и абсолютными бездарями чудовищный. Мы на это обречены в силу размера территории, разнообразия и исторического развития.

- О современной молодёжи говорят как о поколении потребителей. Это так, на ваш взгляд?

- И да, и нет. Но оно совершенно не потерянное, как считают некоторые. Я бы назвал это поколение ищущим. Известный педагог Ушинский в своё время писал, что педагогическому творчеству угрожает разрыв между образованием и воспитанием. Вот этот разрыв сейчас наблюдается. Когда человека насыщают информацией, но при этом не воспитывают, он может вести себя по-хамски.

Нужна ли идея?

- Юрий Шевчук в интервью «АиФ» сказал, что, несмотря на огромное количество потребителей, нашему человеку недостаточно материального мира. Мы тоскуем по большой идее. Тоскуем?

- Славянам нужна национальная идея хотя бы потому, что они её всё время ищут. Искали её в XIX, XX веках, ищут и сейчас. Но настоящую национальную идею невозможно схватить, так же как невозможно ухватить смысл жизни. У каждого человека он разный. Национальная идея - это не то, что может сформулировать правительство или учёные. Это то, что живёт внутри нас. Мы - чрезвычайно творческая страна, мы в основном художники. Поэтому у нас и литература великая, и музыка замечательная. Учитывая это, наша национальная идея с трудом формулируема. Она живёт внутри нас, нами движет, и мы её мучительно ищем. И в тот момент, когда перестанем её искать, мы, наверное, погибнем как общность.

-...или испытаем катарсис?

- По-моему, мы всё время очищаемся, перерождаемся, во всяком случае, нам кажется, что это с нами происходит. Всё время раскаиваемся и при этом всё время гордимся. В этом плане очень показателен Иоанн Васильевич Грозный, который периодически насильно устраивал массовые моления всем своим опричникам, вплоть до того, что они становились монахами. Причём лично ходил и проверял - шишки на лбу есть или нет. Бился ли ты головой об пол, замаливал ли грехи?! Но в какой-то момент всё это заканчивалось и начинались гулянья, казни, беспредел. Чтобы потом опять очищаться. Такой катарсис нон-стоп.

- В своё время Солженицын сформулировал национальную идею - сбережение народа...

- Что значит «сбережение народа»? Вы считаете, что в Исландии нет идеи сбережения народа? А во Франции? Особенно сейчас, когда туда массово хлынули представители других культур и другой веры? В. Путин предложил в качестве национальной идеи патриотизм. Простите, но патриотизм - это иммунная система любого общественного организма. Поэтому, если вы будете ко мне приставать и заставлять, чтобы я её сформулировал, я скажу, что мы - мост между Европой и Азией. Наша суть - это сохранение Евразийского континента. Однажды я это уже сказал на одном важном заседании, и умнейший человек, депутат Вячеслав Никонов, возразил мне: «Юрий Павлович, а вы никогда не задумывались, что на мосту очень неудобно жить?» Он прав. Нам всегда было неудобно жить. Почти всегда было тяжело и временами очень опасно.

Сталин - фараон

- Именно потому что натерпелись, в 1917-м мы попытались создать идеальное государство?

- В 17-м году всё разваливалось и сыпалось. Это была даже не революция, а обвал, крушение как последствия Первой мировой войны. Миллионы вооружённых людей возвращались с фронтов, и управлять ими никто не был в состоянии.

- Зато Сталин сумел управлять. Почему великий народ, победивший фашизм, был согласен терпеть репрессии?

- У нас народ, с одной стороны, всегда боролся за свободу, а с другой - оставался рабом. Если Чехов сказал, что по капле выдавливал из себя раба, то, значит, раб жил и в этом талантливом, циничном интеллигенте. Народ у нас, конечно, великий. А среди великого народа всегда звучат разные ноты. А если искать в том периоде истории положительные моменты, то шло великое строительство. Там была идея. В неё сотни миллионов людей верили. Некоторые не очень верили, но их заставляли. Шло строительство величайшей империи, которая по своим размерам могла сравниться только с империей Чингисхана. Это, конечно, вдохновляло. Тот, у кого терпение иссякало, наказывался.

У меня был интересный разговор с голландской журналисткой, которая брала у меня интервью. Поскольку я внук врага народа (мой дед был расстрелян в 37-м году), она всё хотела, чтобы я признался, что Сталин был преступником. А я объяснял, что его сложно назвать преступником, потому что он был фараоном, почти богом. А она всё возвращалась к тому, что «он всё-таки деда вашего расстрелял». Я ей говорил, что это было такое государство, машина. Никак эта женщина не могла этого понять. В конце концов я рассердился и сказал, что если Сталин был преступником, то его соучастниками были Черчилль и Рузвельт, сидевшие с ним за одним столом. Они планировали операции, делили Европу, называли Сталина великим и произносили в его честь тосты.

А потом, по-моему, терпение - это одна из основных наших добродетелей. Мы чудовищно терпеливы. Наши западные партнёры сильно ошибаются, когда думают, что нас можно каким-то образом прижучить. Мы такое терпели! Так что с санкциями как-нибудь разберёмся. Мы народ в принципе довольно миролюбивый, хотя и бываем по отношению друг к другу агрессивны. Но, если нас унижать, притеснять, это может быть чрезвычайно опасным. Мы это крайне не любим. Мы готовы унижаться, расстреливаться, притесняться. Но только сами. А когда чужой дядя приходит и начинает расстреливать, это хуже, чем цунами.